— Когда вы успели? — зашептала Настя. — Ведь прошло всего…

— Ваня сказал, что, возможно, из-за близости Нексуса развитие плода идет вдвое быстрее. Я сама бы не поверила, но… — и Маша прижала ладонь к животу. — Сама понимаешь.

— Мама…

Они еще немного пошептались в обнимку, а потом поднялись и пошли проведать Амальгаму. По пути им попались горничные. Те тихонько бегали на цыпочках и в своих белых фартуках напоминали призраков.

Подруги почти добрались до спальни, где положили нексонианку, но тут дверь отворилась, и в коридор, слегка пошатываясь, вышел Василий.

— Как она?.. — подошли к нему девушки, но тут Маша разглядела его и охнула.

Вечно подтянутый и прямой как палка дворецкий совсем осунулся. Его лицо было серым, а морщины на лице, казалось, еще глубже запали в кожу.

— Без изменений, — проговорил он, расправив плечи, и вновь сверкнул сталью во взгляде. — Пульс прощупывается и только. Пожар в голове не утихает. Нужен ментат, но…

И он замолчал. Понятно, что ни о каких ментатах не может быть и речи.

— Может, ей лучше в больницу?.. — спросила Маша, сама понимая какую глупость сморозила. Но ей хотелось сказать хоть что-то.

— Сомневаюсь, что мы сможем объяснить персоналу, какого черта от пациентки фонит Нексусом, — хмыкнул Зубр. — Нет, для нее нет никаких больниц, госпиталей и скорых. Я подключил ее к капельнице. Старый граф держал ее на «черный» день. Вот он и настал. Прошу прощения, но мне нужно проведать госпожу Димитрову, а потом я снова вернусь к Амальгаме.

И поклонившись, дворецкий направился прочь. Через десяток шагов он покачнулся и едва не растянулся на полу.

— Василий, — сказала ему Настя твердым голосом. — Проведаешь Ди и иди отдыхай. Это приказ! Уходи спать. Мы с Машей сами проследим за Гамой.

Зубр хотел что-то возразить, но только кивнул и пошел вперед куда медленней.

Не оглядываясь, Маша с Настей вошли в спальню. Там царил полумрак, но в нем было нетрудно разглядеть кровать с балдахином. На ней, свернувшись калачиком, лежала Амальгама.

Вдруг навстречу вошедшим прыгнуло нечто черное. Девушки вздрогнули. На высоте человеческого роста сверкнули желтые глаза.

Маша крепко сжала руку подруги.

— Красавка? Ты?.. — спросила Настя и поправилась: — В смысле, baron Krasavkin, c’est vous?

Существо хмыкнуло и улыбнулось:

— Oui, oui, jolies dames, но даже не думайте, что я уйду, как ушел старик, — сказал Красавка. — Я буду здесь до тех пор, пока моя черноволосая валькирия не поправится.

— Мы и не прогоняем тебя, — сказала Настя и присела на краешек кровати. — Просто хотим составить тебе компанию.

Амальгама почувствовала, что в комнате она не одна. Повеяло холодом, потом по полу застучали каблуки, зашуршало длинное платье. Хлопнула дверь и скрипнуло кресло.

Стараясь, чтобы дыхание не выдало ее, Гама приподняла веки. В окна, скованные толстой коркой льда, лился мерцающий свет. В дальнем углу комнаты сидела женщина и смотрела на нее изучающим взглядом.

— Все еще жива? — прозвучал холодный голос.

— О, нет… Опять вы? — вздохнула Амальгама и с трудом открыла глаза.

Все тело затекло, словно нексонианка несколько суток пролежала без движения. У нее едва вышло приподняться с подушек и сесть:

— Чего тебе надо от меня? — и из ее рта вырвалось облачко пара. Черты собеседницы были скрыты тенью.

— Я жду, когда ты умрешь, — ответила женщина и, как ни в чем не бывало, пожала плечами. А вот у нее пара не было.

Гама фыркнула:

— Долго же вам придется ждать, Виктория Петровна.

— Я не тороплюсь. Но я знаю, что ты на грани. И ослу понятно, что твое неуемное любопытство рано или поздно доведет тебя до ручки. И я надеюсь, что от этого сна ты, тварь, не очнешься. Ты и так излишне зажилась на Земле.

— Хозяин… Ваш сын, Виктория, дал мне знания, чтобы я изменила мир. А не для того, чтобы мое сердце остановилось…

— Что мне этот мир, раз меня в нем больше нет?

— Но в нем живут ваши дети.

Виктория замешкалась.

— Пусть оба умрут, но не станут жить в мире, который будет менять такая как ты! — зашипела она. — Сначала опутала сетями наш дом, околдовала мужа, а теперь принялась за моих детей? Ненавижу!

Амальгама покачала головой. Вот что делает с человеком ревность.

Кроваво-алые губы Виктории Петровны сложились в усмешку. Зеленые глаза засияли жаждой увидеть конец нексонианки. Она немного подалась вперед и показалась из тени. Да, и Евгений, и особенно Анастасия — оба пошли в мать.

— Ты не выдержишь…

— Выдержу, — выдохнула Амальгама и махнула рукой. — Пошла прочь, сука!

Виктория Скалозубова скрипнула зубами и, сжав кулаки, вскочила с места. Минуту она молчала.

— Даже если ты и выдержишь, я буду приходить и приходить, Амальгама, — проговорила она скороговоркой. — Сколько бы ты не сдерживалась, сколько бы ты не делала вид, что тебе не нужен сон, но в следующий раз, когда ты все же сдашься, я снова приду к тебе. И так до самого финала.

Она смерила противницу испепеляющим взглядом и ухмыльнулась.

— А пока наслаждайся.

И, шурша платьем, Виктория Скалозубова-Саблина вышла из комнаты.

Хлопнула дверь, и Гама упала обратно на подушки. Где-то пару секунд она провела в тишине, а потом ее затянуло в водоворот бесконечных, пугающих сновидений.

И ей снова пришлось прожить целую жизнь на Нексусе.

— … и зарубите себе на носу! Нексус… — наставляла Затейница глупую журналистку, но на «проводе» уже раздались гудки. — Але! Але!

Эхх, похоже, эфир продолжили без нее.

— Сука, сама же вымаливала у меня интервью два месяца… — покачала Пульхерия головой и положила трубку.

Вот так всегда… Стоит только рассказать людям не то, что они хотят услышать, а реальное положение дел, как тебя наотрез отказываются воспринимать.

Она устало поднялась со стула и подошла к пульту с экранами и кнопками, занимающему всю стену. Он был подключен к нексометру — устройству, напоминающему гигантскую тарелку на поверхности бункера. Именно с помощью этой недешевой машины они могли оценивать активность Нексуса и просчитывать вероятность усиления Прорывов.

— Фух, парит как херов банщик, — вздохнула женщина, смахивая с висков капли пота.

В помещении стояла страшная жара, даже кондиционер не справлялся. Нексометр работал на максимальных оборотах уже сутки, и то, что он показывал, радовало Затейницу все меньше.

На лестнице топали — практикантки носились по техническим этажам и как могли охлаждали устройство с помощью магии воды. Вдруг раздался грохот, а за ним и крик. Кажется, очередная бедняжка хлопнулась в обморок от истощения.

— Положите ее на кушетку и продолжайте! — рявкнула преподавательница ГАРМа, и тут устройство с треском начало «выплевывать» бумажную ленту с графиками. Все данные были красными.

Пробежавшись по бумаге глазами, Пульхерия устало вздохнула. Как она и сказала той тупой козе, активность планеты достигла небывалых масштабов. Такого не было за все время наблюдений.

Зазвонил телефон. Затейница с неохотой вернулась и взяла трубку. Если это снова звонит та тупая ман…

— Модестовна! — послышался на «проводе» голос Эйдельман, которая нынче возглавляла ГАРМ. — Какие вести с полей?

— Все по-прежнему, — ответила преподавательница. — Плохо. Он разогревается все больше. Если ничего не изменится, то не исключена цепная реакция. Пожиратель либо лопнет, либо начнет…

И она замолчала.

— Слияние?.. — предположила Эйдельман.

— Не знаю. Тут мы можем проверить все опытным путем, — хмыкнула Затейница. — Но результатом эксперимента будем мы.

На «проводе» послышался усталый вздох:

— Ладно, ждем. Что еще остается делать? По-прежнему ни одного Монолита не открылось?

Пульхерия покосилась на часы. Уже заполночь, а «тревожный» телефон молчит. Факт оставался фактом — ни на Дальнем Востоке, ни на Алтае, ни в Сибири, ни на Урале сегодня вообще не было ни одного Прорыва. Дни «передышки» случались, но только в определенных регионах радиусом до двухсот километров.